ПРОЗА
Михаил Токарев. Хрущёвка нашей любви. Роман
«Хрущевка, как сонно в этом слове. Окошко в санузле подмигивает грустно. И смотришь, смотришь, смотришь, как моется соседка. Прикольное окошко, а также вентиляция. Хрущевка, чудесная хрущевка, конечно, если ты не выше ростом двух метров с половиной. Панельный домик, лишенный барельефов, лепнины, ордеров. И вы не ошибетесь, какой тут древний Рим. В хрущевский холодильник кладутся пельмени, налепленные мамой, не трогай, праздник скоро, а это вот на праздник, не балуйся, болван. В разрушенной Японии, в разрушенной во Франции людей куда селили, конечно же, в хрущевки. За сколько их построили, построили, воздвигли, бригада за двенадцать, двенадцать трудных дней, хвала таким строителям, ударникам, мужчинам. Пять этажей жилплощади, четыре вам квартиры, умноженных на пять. А где же тут все лифты, вы лифтов не видали? По медицинской норме ходить пешком полезно. Эта история сбылась осенью…»
Пётр Абраменко. Скрип. Повесть
«Помню, первое, что там увидел – как медработники толкают голых подростков в душевую, из которой идёт пар. Мама плакала, её вывели. Меня повели по коридору, я обернулся: папа ещё стоял у дверей и смотрел мне вслед. Так это и произошло: попав через приёмный покой в двадцать четвёртое отделение, я – мальчик семнадцати лет, весом сорок килограмм и ростом сто шестьдесят пять сантиметров – ощутил некоторое сомнительное родство с Бродским, Цоем, Высоцким, Томом Крузом и Стивеном Тайлером – теперь в моей биографии тоже будет написано: “Лежал в психиатрической больнице”…»
Михаил Бару. Отряд космонавтов. Рассказ
«Должен сказать, что я не родился сразу сыном милиционера. До трех лет я был сыном учителя литературы, потом какое-то время жил ребенком воспитателя детского сада, потом работника исполкома и только к пять или шести годам стал сыном лейтенанта милиции. Сыном милиционера я стал совершенно случайно, после того как моя мама стала работать в милиции. Когда она в конце пятидесятых годов приехала, окончив пединститут, в Серпухов, места в школе ей не нашлось…»
Алексей Колесников. Канун. Рассказ
«В сентябре 2021 года я заподозрил жену в измене. Задержки после работы она объясняла эксплуатацией, возросшей после незначительного повышения. Спала – плохо, пила – залпом, перестала кончать. Случались непонятные звонки на телефон и нервные ответы на сообщения ночью. «Тук-тук-тук», – стучала она нервно ноготками по треснутому экрану. Я вёл оперативно-розыскные мероприятия, собирал доказательства, опрашивал свидетелей, ставил следственные эксперименты, осуществлял сбор образцов для сравнительного исследования (под кухонной лампой вращал паутинку трусиков в надежде отыскать какие-то следы)…»
ПОЭЗИЯ
Борис Лихтенфельд
«Лютый февраль – Иуда. / Одиннадцать – вслед за ним… / Каждый – злом, из-под спуда / вылезшим, единим / в общей мистерии ада, / что распахнул врата. / Скрежет и чья-то бравада / с грохотом: тра-та-та… / Не переждать в сторонке, / уши уже не заткнуть. / Лопаются перепонки… / Жизнь превратилась в жуть. / В гулком хоре проклятий – / внятное: чтоб он сдох!.. / Нем средь лжецов и татей / преданный нами Бог… / Что остаётся – плакать / или скулить, как пёс? / Стыд превратился в слякоть / лютых февральских слёз…»
Дарья Мезенцева
«поэт и всадник бедный / куда теперь ездок / ты уберменш последний / ты первый андердог // ложись среди безумных / держись за пустоту / и мякиш для беззубых / прикладывай ко рту // в порыве дух открытий / и всякой чудесы / барбитурат и литий / проглатывай не ссы / не ссы товарищ это / вот-вот взойдет она / и с ней не надо света / и в ней не видно дна»
Сергей Попов
«Свет, разделённый на капли, / в тёмном сыром ивняке. / Гордая выправка цапли, / птичьи над лесом пирке. // Здорово кануть без спросу, / сладко размять вопреки / на берегу папиросу / с Летою схожей реки. // Дождь на летейские воды / сеется, скуп и упрям. / Завоеванье свободы – / донные каверзы ям. // И по теченью незнамо / где ожидать виража. / Новая жизнь или яма? / Пауза или межа?»
Евгений Стрелков
«Разговор по-чувашски во Введенском соборе / Торопливый шёпот – / две молодые чувашки в платочках – / явно прислужницы в храме или они – в хоре? / И лики с фресок барочных – / им вылитая родня. / И даже отрубленная голова / – страсти апостола Павла – явно / принадлежала чувашу. / И один другого краше / два плетёных коврика на стульях потёртых / напротив алтарной стены, / у столпа со Святым Христофором. / тесьмою пёстрой как речью шустрой / в общую ткань вплетены – / еле слышимым разговором».
Анна Тарасова
«Моя кровь вскапывает себе каналы / Чтобы пройти там, где дыхание только что сорвалось. / Ноги увязли в илистом, мы пытались / Бинтовать им шеи изнанками рукавов, / Но воздух стал дорогим, и одно утешение – вдох, / краешек простыни. // Моя кровь становится бесконечной / Утопает в самой себе, и прозрачный шар / Мерно качается. Сон на твоём лице / Наконец проступает через озноб и жар. / «Прости меня, моя кровь, если можешь» – / крик с той стороны. // С той стороны зимы, где она сочится, питает грунт / И вьётся цветами розовой алычи. / По ночам все птицы слетаются к ней, поют, // Но моя кровь сквозь камни вспарывает ключи. / Пока безликие жернова начиняют мешки мукой, / Она бьется в слепом искании вен, / Чтобы пролечь по всему маршруту ночи земной / И зрение получить взамен».
Олег Шатыбелко
«В этом городе пространство патетично / Ради социальной абстракции / Даже сейчас не замкнулось / Шансы и последствия замкнутости – so so / Лодочки госплана качаются, перекачиваются / Тонкая прибрежная гряда / Обнажение / Умолчания замкнутости / Соль камней / Прибой воды / Прибор сна / Проба вед / Утончение дня»
В СВОЕМ ФОРМАТЕ
Сергей Боровиков. Запятая-20. В русском жанре-80
«В очередной раз обчитавшись Чехова, или, скажем лучше, Чеховым, вдруг мгновенно остро понял, что только он при чтении оказывается столь близко и с невероятно полным чувством жизни никогда не советует, не поучает и даже не сочувствует, а предлагает разделить его убеждение в том, что весь смысл жизни лишь в её неостановимости и его не следует искать, на что истрачено столько этих жизней. А до него был только Пушкин, потом же никто».
ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ
Сергей Костырко. Ветхозаветный Иисус
«Солнце за овальным окошком самолета, на стекле снаружи блестят кристаллы изморози. Внизу облака и небесная синева под ними. Она точно такая же, как и синева сверху, над нашим самолетом. Нет, я, конечно, знаю, что подо мной море. Но самого моря не вижу. Я – в небе. На коленях моих ноутбук с записями для текста, к которому я никак не могу подступиться. И очень похоже, что вот эта, девятая для меня, поездка в Израиль – акт капитуляции. Про свои израильские впечатления я написал уже много, даже книгу издал. Но есть мотив, который не отпускает. Который начался со странного переживания – с преображения для меня здесь, в Израиле, образа Иисуса Христа».
АРХИВ
Алексей Голицын. Герхард Завацкий, несостоявшийся классик из немцев Поволжья
«В 2020 году в Германии вышел роман «Мы сами» Герхарда Завацкого – по словам критиков, «возможно, самое значительное произведение о немцах Поволжья». Автор создавал масштабное историческое полотно в 1930-х годах, однако до настоящего времени публиковались лишь его фрагменты. Биография автора, погибшего в советском лагере в 1944 году, была известна только в общих чертах. При этом Gerhard Sawatzky – прозаик, поэт, переводчик, педагог, делегат I съезда советских писателей, заместитель редактора литературного журнала «Der Kämpfer» («Боец») в Энгельсе – был одним из самых заметных общественных деятелей Республики немцев Поволжья».
МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ
Петр Казарновский. Наблюдения над «пожизненным» циклом С.В. Петрова «Mir Zur Feier»
«В одной из немногочисленных заметок о поэзии Сергея Владимировича Петрова мимоходом сказано: «…кроме новых и устоявшихся поэтических форм есть у него и бесформенный верлибр, которым писал почти каждый год стихотворения, посвященные собственному дню рождения, случившемуся на Благовещение. Если собрать их вместе, то получится своеобразный “рождественский” цикл на собственное рождество». Такое обозначение стиха, как «бесформенный верлибр», не только спорно и читательски неглубоко, но и несправедливо применительно к продуманной авторской стратегии, которая, хотя и выросла, похоже, из случайного опыта, но со временем достигла той степени отрефлексированной определенности, когда форма определяет поэтическую (и философскую / метафизическую) мысль…»
ПРОСТРАНСТВО ТЕКСТА
Александр Марков. Переворот мотивов
О кн. Елена Костылева. Cosmopolitan; Варвара Недеогло. Русские девочки кончают свободной землёй; Ростислав Ярцев. Свалка: стихотворения и поэмы
ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
Юлия Подлубнова. Рай для всех.
О творчестве Евгении Некрасовой от «Калечины-Малечины» до «Золотинки»
Борис Кутенков. Усердным сердцем посреди
О кн.: Ростислав Ярцев. Свалка: стихотворения и поэмы