Автор: Екатерина Писарева
АЛЕКСЕЙ САЛЬНИКОВ: «А ЭТОТ У НАС ХОЧЕТ СТАТЬ ПИСАТЕЛЕМ…»
Мы продолжаем цикл интервью с современными российскими писателями. Сегодня нашим собеседником стал Алексей Сальников, чей роман «Петровы в гриппе и вокруг него» ворвался в мир большой литературы (от «Петровых» отказались издатели в Екатеринбурге и роман опубликовал журнал «Волга», потом электронная версия «Петровых» очутилась в свободном доступе на ресурсе Bookmate, где ее и заметили критики), произвел колоссальный фурор (номинации на престижные литературные премии, множество хвалебных рецензий и отзывов) и был единогласно признан «открытием 2017 года».
– С чего начался ваш творческий путь? Как вы стали писателем?
Да нет такой отправной точки: или их несколько, или не помню этого момента. Сам за собой с фотоаппаратом не ходил, скажем так, и дат не фиксировал для потомков, и черновики не складировал в отдельные папки с завязками. Лет в одиннадцать заполнил общую тетрадь чистым экшеном, где на девяноста страницах непрерывно лилась кровища, и кто-то куда-то бежал и с кем-то перестреливался. Видно, не только написал, а и трепался об этом на каждом углу, потому что учителя стали этак похлопывать по плечу, как, знаете, ребенка с ментальными проблемами, но, в общем, доброго и безобидного, и говорили при этом: «А этот у нас хочет стать писателем». Причем, наверняка они в это не верили, да и я сам к этому относился никак, просто, будто к готовому ответу на привычный вопрос, чтобы отвязались. И вот что из этого вышло. С другой стороны, я все же сидел и писал. И в подростковом возрасте, и в юности, и позже. Разумеется, перечитывал и грустил, что все не то. Без процесса письма, к сожалению, не обойтись. А кем ощущаю? Ну, вот поэзия – это такие очки, которыми уже привычно смотришь на мир, это такой навык, он похож на взгляд представителя любой профессии, только кардиолог, например, едет в транспорте и прикидывает, кто его будущий пациент, полицейский идет по улице и привычно оценивает, не шалит ли кто-нибудь, а поэты привычно перегоняют попадающиеся в жизни детали в текст. Этот процесс может не закончиться стихотворением, но он без сомнения вмешивается в мою жизнь больше, чем проза.
– А что возникло в вашей жизни раньше: проза или поэзия?
Вопросы про поэзию и прозу почему-то очень схожи с этой постоянной историей, когда у кого-нибудь спрашивают: собачник он, или кошатник. Вот честно, не помню, что там было раньше. Если брать публикации, то, вроде, стихи первые были среди них.
– Видите ли вы различия между поэтическим и прозаическим?
Ну, я как бы не совсем болен на головушку, чтобы не замечать, что некоторые отличия имеются. Другое дело, что в иных случаях границы довольно тонкие, а чем больше прозаический текст, тем сильнее он похож на стихотворение суммой пронизывающих его связей. Только в основе иерархической структуры поэтического текста – фонема, а фундаментом прозе служит образ, складывающийся с другими в характер и декорации к характеру, который начинает всячески сопоставляться с декорациями и другими характерами, и все это, дай бог, держится на сюжете, но можно и без него.
Вот в такой разнице оснований отличие и есть, потому что дальше все в любом случае проваливается в парадигму текстов, написанных в определенный промежуток времени, там уже тексты сами перекликаются между собой, с текстами прошлого, будущего, нелитературными текстами.
– Вы учились в поэтическом кружке Евгения Туренко. Помогла ли вам учеба? Чему он вас научил?
Разумеется, помогла. У меня все же не столько таланта и ума, чтобы я самостоятельно дошел до более-менее внятной поэтической речи. Туренко научил, что в стихах возможно все, что стихотворению, порой, нужно уступить вопреки всякой привычной логике и правилам самого стихосложения. Это до сих пор не всегда получается. Вообще со стихами так: чем дольше ими занимаешься, тем меньше в них понимаешь.
– А в прозе? Становится ли проще работать с каждой новой книгой?
Нет, абсолютно также. Другое дело, что пока не надоел читателям и издателям, имеется вероятность, что очередную книгу издадут, а это на самом деле счастье – не придумывать историю в неопределенную пустоту.
– Помните ли вы первую книгу в своей жизни, которую прочли? Что это было и как она попала к вам в руки?
Научился читать еще в детском саду, и там много чего было, что уже вылетело из головы. А вот запомнился рассказ Толстого «Лев и собачка». Много раз пытался прочитать его так, чтобы под конец не было слез. Возвращался к нему в классах начальной школы с этой целью, но слезы при чтении слов «лев издох» все равно наворачивались. Даже сейчас, когда набирал «лев издох», что-то в горле заскребло… Как она попала в руки? Просто была и все, вокруг было много книг.
В этом же возрасте увидел в магазине книжку «Утренняя гимнастика», и так загорелся мыслью о здоровом образе жизни, что не придумал ничего лучше, чем напопрошайничать эти десять, или пятнадцать копеек у прохожих. Мало того, что никто сразу не отвалил от щедрот, и пришлось порыскать и поприставать к людям, у нас еще поселок маленький, поэтому маме было доложено, а затем имелось что-то, ныне покрытое мраком детской амнезии, какой-то нагоняй.
– Вы говорили как-то, что не умеете мыслить стратегически – не мешает ли это писателю?
Насчет стратегического мышления, скорее всего, рисовался и кокетничал. Или подразумевалось, что не могу предугадать и распланировать то, как книга будет воспринята, потому что это не предсказать, либо уже постфактум популярность книги кажется очевидной…
– А по какому принципу вы работаете? Отличалась ли методика написания «Петровых в гриппе» от «Опосредованно»?
Книгу пишу по плану. От начала к концу. Иногда возникают фрагменты из середины книги, их вписывают в этот несчастный план. То есть, некая стратегия имеется. Во-первых, план дает представление о книге, как об уже цельной вещи, позволяет работать с деталями, которые сработают в дальнейшем. Во-вторых, примерно знаешь, когда работа будет закончена. Не всегда это точно, потому что всякое бывает и в жизни, и сам текст, кажущийся, вроде, логичным, при более подробной проработке оказывается довольно странным – такой своеобразной поляной с кустами и роялями. Но да, и «Петровы» и «Опосредованно» именно так и написаны, таким вот нехитрым способом.
– Что вас вдохновляет?
Ничего не вдохновляет, у меня нет вдохновения. Более того, если текст внезапно пошел бодро, то именно в этом фрагменте может крыться какая-нибудь ошибка. Но есть флешка с набором музыки, не знаю, насколько это может считаться чем-то вдохновляющим фактором, больше гальванический эффект, по-моему, во всем этом. Еще порой «Дважды два» из телевизора фоном.
– Если бы у вас попросили дать совет начинающему писателю, что бы вы посоветовали?
Почти любой человек, садясь за клавиатуру, полон неким чувством, близким к отчаянию, что все кончилось именно сегодня, что именно сейчас окажется, что ни одного слова не приходит в голову. И слова действительно не приходят, или приходят, но не те, и не в том порядке. Нужно просто раз за разом подходить к тексту, пока он не будет закончен.
А когда дописали – перечитайте, отредактируйте, – и отсылайте везде, куда только можно, и наберитесь терпения, порой его требуется больше, чем для работы над романом.
– «Петровы» – феномен, замеченный в толстом литературном журнале, а потом Галиной Юзефович на Bookmate. А важно ли, где выйдет твоя первая книга? Насколько выбор редактора/редакции является политическим решением?
Видите ли, мне очень повезло, я ничего не планировал. Хотел, конечно, чтобы книгу издали в «Редакции Елены Шубиной», так там «Петровых» и издали, а затем «Опосредованно», но ведь и «Лайвбук», о которых и не слышал особо, пока Яна Кучина не появилась в личке, – тоже замечательное издательство, полное прекрасными людьми (в «Лайвбуке» вышла книга Сальникова «Отдел» – прим.)
Вообще, это, наверно, не автору нужно задавать вопрос про выбор редакции, а у редакций поинтересоваться, каким образом к ним попала та или иная рукопись, вот уж где, наверное, знают про закономерности и случайности. А авторам совет: рассылайте рукопись везде, оставьте политику – политикам.
Беседовала Екатерина Писарева