Опубликовано: Коммерсант.ru, 16.02.18
Источник: https://www.kommersant.ru/doc/3541802
Автор: Игорь Гулин
Болезнь нашего времени
Игорь Гулин о «Петровых в гриппе и вокруг него»
Сравнительно недавно новые романы были самым популярным родом литературы, но в последние годы романный ренессанс отчаянно схлопнулся, премиальные списки из руководства к чтению превратились для большей части публики в маловнятный информационный шум. Романы известных писателей еще становятся предметом обсуждения по старой памяти, но с новыми авторами это происходит крайне редко. Екатеринбуржец Алексей Сальников оказался исключением.
В отзывах его часто называют дебютантом, хотя Сальников начал печататься больше десяти лет назад. Опубликованные в журнале «Волга», его «Петровы» могли бы остаться в толстожурнальном гетто, но попали на сайт Bookmate, затем — в шорт-листы «Большой книги» и премии «Нос», и — что гораздо важнее — о них стали говорить как о нежданной радости, наконец-то живом романе. Любопытнее всего в этом энтузиазме то, что его объектом стал текст подчеркнуто непритязательный. Никак не «новое слово». Во многом эта книга кажется запоздалым, немного растерянным гостем из прошлого десятилетия.
Екатеринбург, канун Нового года где-то в начале тех же 2000-х. Автослесарь Петров болеет гриппом. Только что им переболела его жена — библиотекарша Петрова. Вот-вот заболеет и ребенок — Петров-младший. Они занимаются разными простыми делами: ходят на работу, принимают врачей, готовят, ругаются, разговаривают по телефону, читают что-то, играют в компьютерные игры, обсуждают, вести ли ребенка на елку. Иногда кажется, что от «нового реализма» в духе какого-нибудь Сенчина эта книга отличается разве что вычурностью стиля — скорее аляповатой, чем изысканной (бесконечные придаточные, несмешные остроты, механическое остранение в описании обыденных вещей).
Однако довольно быстро в повествование начинает просачиваться нездешний морок. Приятель тащит Петрова выпивать в катафалк — прямо на гробе с покойником. Его жена страдает манией убийства и иногда режет на улицах незнакомых мужчин. Герой вспоминает детскую встречу со смертью в образе Снегурочки на новогодней елке, и ее прикосновение будто бы определяет его дальнейшую жизнь. Хотя, возможно, все это просто кажется ему в гриппозном бреду.
Сальников использует болезнь так же, как другие писатели алкоголь, наркотики, безумие. Грипп наводит на реальность галлюцинаторное марево: мешает прошлое и настоящее, воспоминания и фантазию, унылый провинциальный быт и романтическую повесть, вскрывающую за тусклой обыденностью манипуляции демонических сил. Мистический сюжет остается в намеках, но именно они и держат роман: к концу оказывается, что десятки утомительных подробностей все были зачем-то нужны, что все они указывают на принадлежность скучного Петрова таинственному иному порядку.
Главная проблема романа: довольно остроумная его конструкция не держится на главном герое. Петров будто бы шатается между разными литературными ролями: одномерный косноязычный обыватель и изломанный невротик, болезненно рефлексирующий каждое движение души, типичный «маленький человек» и некий пролетарский Онегин, заложник постсоветской семьи и игрушка темных сил. Все эти функции не сплавляются в единую сущность, скорее работают в герое одновременно, оставляя его неловкой условностью.
Петров — разный, и оттого он — почти никакой. Герой и сам это понимает: ближе к концу он ставит себе библейский диагноз — «ни холоден, ни горяч». В каком-то смысле таков и сам роман Сальникова. Он вроде бы про простую жизнь, но с таинственностью, довольно изощренный — и одновременно абсолютно доступный, болезненный, но не шокирующий. Он разбрасывает аллюзии, но не требует усилия. Намекает, что с русской провинцией что-то нечисто, но не описывает ее как кромешный ад. Не претендует на откровение. Оттого — задавая низкую планку ожидания — всякий раз пленяет, оказываясь чуть сложнее, чуть тоньше, чем кажется поначалу. Наверное, поэтому «Петровы» никого не раздражают, несмотря даже на свой объем.
Казалось бы, зачем растягивать на четыреста страниц историю, которая с легкостью уместилась бы на сорока. Но и у этого темпа есть свое оправдание: ведь так устроен грипп. В чем-то приятная лихорадочная подвешенность этой болезни всегда длится слишком долго. Ты немного забываешь в процессе, что связывает тебя с миром снаружи, застреваешь в непрошенном детстве. Так действует и роман Сальникова. Как и с гриппом — ты рад, когда он заканчивается, но испытываешь от прощания с этим выморочным состоянием что-то вроде сожаления.
Именно здесь — секрет этого текста. Кажется, книга Сальникова очаровывает читателей вовсе не потому, что предлагает догадки о настоящем и прошлом, правду о частной и общей жизни, о семье или стране — в общем, все то, чего обычно ожидают от романов. Скорее потому, что сам Сальников не вполне верит в романные силы — большой сюжет, таящийся за малыми событиями, тайный смысл, судьбу,— видит в них симптомы болезни, признаки немного мучительного, но и сладостного бреда. Это — тот же бред, который еще недавно владел умами авторов и читателей романов, а сейчас оставил их. Он больше не убеждает, и оттого — вызывает ностальгию.