Литературно 2018

Опубликовано: Литературно, 19 ноября 2018

Источник: https://literaturno.com/interview/aleksej-salnikov-oposredovanno/

Автор: Арина Буковская — интервью с Алексеем Сальниковым

Алексей Сальников: от стихов бывает приход

Алексей Сальников рассказал, что такое литературный дзен в романе «Опосредованно», чем хороша работа в котельной и кто блокировал его в соцсетях из-за «Петровых в гриппе».

Свой новый роман Алексей Сальников по старой привычке опубликовал в журнале «Волга», но уже скоро текст выйдет отдельной книгой в «Редакции Елены Шубиной». При том, что полгода назад издательство Livebook выпустило первый роман Сальникова «Отдел», а немногим ранее на полках книжных магазинов появились «Петровы в гриппе и вокруг него», взявшие несколько крупных литературных премий. О своем отношении к неожиданному успеху, новом романе «Опосредованно», работе в аварийной котельной и подземной дьявольской реке Алексей Сальников рассказал редактору «Литературно» Арине Буковской.

Вы как-то говорили, что «Петровых в гриппе» писали очень расслабленно: думали, что текст прочтет максимум человек двести, большинство из которых — ваши знакомые. А теперь читателей тысячи. Груз ответственности начал давить?

Нет, не начал. Но «Опосредованно» — это был такой текст, который зрел очень давно и который хотелось успеть написать. Если вы его прочтете — поймете, почему у меня екнуло сердце, когда я узнал, о чем будет роман Сорокина «Манарага», который в прошлом году вышел. Потом я «Манарагу» прочитал, и у меня отлегло. Тогда я начал писать расслабленно и спокойно, но все-таки спеша.

  Значит, вы задумали этот текст несколько лет назад?

Да, мне давно хотелось написать про постижение такого литературного дзена. Почему-то люди легко понимают или как будто понимают, что такое нирвана, но при этом не понимают, что такое удовольствие, допустим, от стихов — хотя это вроде бы гораздо ближе. Этот роман о поэзии, собственно. Он получился узкоспециализированным. О том, каково быть человеком, который пишет стихи. И как их понимать. О том, что у стихотворения присутствует не только красота или морально-этическая сторона, но существует еще некая сакральная сторона…

От которой приход?

Да, от которой приход. И которая многих — при том, что стихи они с детства читают — почему-то не затрагивает. Многие думают, что стихи — это просто красиво и все. Что бывают красивые и некрасивые стихи, грубо говоря. В общем, книга специфическая. Но этот текст мне самому надо было написать, для успокоения. Потому что, когда я его написал, я понял, что теперь уже могу и умирать спокойно. В нем есть что-то такое, что я хотел сказать свой жизнью.

В «Петровых» и «Отделе» вы уже выводили людей творческих профессий, но с некоторой насмешкой всякий раз. А тут поэтесса — главная героиня романа.  

Это скорее с любовью было. Ирония больше над собой, чем над близкими людьми. Например, глава про писателя в «Петровых» — это такое убийство себя самого в юности. А в новом романе основная профессия героини все-таки не совсем творческая — она педагог, как у нас часто бывает. Вот, поэт Геннадий Каневский — попутно редактор журнала, а Данила Давыдов — преподаватель. В нынешней поэзии так оно и есть.

У вас самого был миллион профессий, насколько я знаю.

Работал в котельной, работал в автосервисе. Делал ремонты, кафель клал, что-то там сторожил. Был разнорабочим. Писал на заказ — был копирайтером несколько лет. Вот это ад! Такой опыт, конечно, никому не пожелаешь — когда пишешь и просто ужасаешься тому, что ты пишешь.

А где было лучше?

В котельной лучше. Я там писал стихи спокойненько между беготней. Когда авария уже, допустим, случится, можно спокойно читать и писать. А там часто случались аварии. Несколько раз в неделю трубы прогорали. Там же не просто котел с водой, как в аду, — там была такая кирпичная коробочка, обтянутая изнутри трубами, чтобы они грелись. И большая газовая горелка. Мне нужно было следить за уровнем воды, и чтобы что-нибудь не бахнуло. Разжигать и гасить котел.

Не уголь лопатой закидывать, как Цой?

Так Цой в угольной котельной работал, а я в газовой.

Петровых в своем романе вы поселили в Екатеринбург, где сейчас живете, а новых героев — в Нижний Тагил, откуда уехали. Почему так решили? И где вам самому было лучше?

В Нижнем Тагиле я начал писать стихи, уже осмысленно. Там я впервые ощутил этот самый стихотворный приход. Но Екатеринбург такой более живой, что ли, город. Туда приезжаешь и чувствуешь прилив сил. Выходишь из дома и радуешься. Приходишь в магазин, общаешься с продавцами и радуешься. Идешь просто по улице и тоже радуешься. Смотришь — осень, смотришь — зима, смотришь — даже грязь, и это как-то в радость. А в Тагиле может быть даже чисто, вроде стоят здания, стоит торговый центр, стоит тот же кинотеатр, но чего-то не хватает.

А чем вы это объясняете?

Я не знаю, может какая-нибудь подземная дьявольская река протекает. Потому что дело даже не в инфраструктуре. Я вот живу на окраине Екатеринбурга, которая и в Нижнем Тагиле была бы такой же окраиной. Но чем-то они все-таки отличаются.

Вы из-за этого переехали?

Нет, у нас сын плохо видит, и он должен был пойти в школу-интернат возле Екатеринбурга. А мы хотели, чтобы он каждый день был дома. И мы стали его возить в школу и обратно каждый день. А потом переехали с удовольствием. Сейчас сын уже на втором курсе, ура-ура!

Вы как-то говорили, что он с приключениями поступал в институт.

Да, там переводчик с Брайля напутала что-то в экзамене по английскому языку. Я тогда чуть не поседел. И сын тогда чуть не поседел. У нас собака — и та чуть не поседела, когда вместо 180 баллов пришло 32. Умереть и не встать! Но апелляция помогла. И еще помогло, что мы нанимали репетитора сыну, который работал с его произношением. И преподаватели, послушав аудио, не поверили, что человек с таким хорошим произношением мог так плохо сдать английский язык.

Абсурдные ситуации, которые в ваших книгах часто встречаются, они тоже из жизни? 

Вот моя самая любимая сцена, которая произошла, когда я на Эльмаше вышел гулять с собакой. Там возле дома стоял киоск с алкоголем, и одна компания побила молодого человека, но не сильно, а так, что он остался на ногах и побежал за подмогой. Это был уже вечер, горели фонари. Зима. И он бежал с подмогой из восьми человек. В это же время в сауне неподалеку полиция ломала дверь. И вот одновременно полицейские ломятся в сауну, горят фонари, стоит компания, бегут молодые люди, а навстречу им идет бомж с лыжной палкой, которую я сначала принял за клюшку для гольфа. У него на плече старый кассетный магнитофон, и по этому магнитофону полузажеванная запись — «Этот день победы». И я стою с собакой и чувствую, как у меня едет крыша от того, что все это происходит одновременно. Такой сюр иногда случается в жизни.

А никто не говорил, что вы такое сами придумываете? Или что вы обидели кого-то своими романами?

Я своих родственников Петровых обидел, которые живут в Сибири. Они приняли книгу на свой счет. Решили, что у моих больных на голову персонажей имеются некие реальные прототипы. Причем у них, на родине матери, я не был двадцать лет. Не знаю, может, что-нибудь совпало случайно. И еще мне понравилась реакция библиотекарей Белинки. Там на встрече с читателями, когда говорили о «Петровых», встала женщина — из другой, видимо, библиотеки — и сказала: я библиотекарь, и мы вовсе не такие! А библиотекари из Белинки сказали: а мы именно такие!

Случалось, что читатели видели в «Петровых» что-то такое, что вас самого удивляло?

Конечно! Я удивился богатству трактовок романа. У меня-то в голове была цельная история про то, как мальчик спасает женщину, и в благодарность за это ее жених неназванный устраивает ему жизнь, как может. По принципу античных богов, которые, когда благодарили кого-то, это всегда боком выплывало тем, кого они благодарили. А в итоге, трактовки этой истории оказались многочисленные и просто поразительные. Для меня это стало шоком. Кто-то вспомнил, например, гранатовые зернышки Персефоны — что они у меня превращены в две таблетки аспирина. Я этого вообще не имел в виду! Я до сих пор даже не погуглил про эти самые гранатовые зернышки.

Значит, такой был замысел романа? Но ведь встретившись с маленьким Петровым, героиня решила, наоборот, не рожать ребенка. Видимо, передумала?

Мне показалось, что про ее душевные метания по этому поводу неинтересно было бы читать. Они вынесены за скобки. Она остается с этим детским запахом на руке и со своим отвращением, но постепенно, видимо, это во что-то другое перерастает. Это ее душевное движение, оставшееся за скобками, по-моему, тем более сильно, что оно нигде не показано. Насколько было бы пошло описывать, как она отправилась, допустим, в клинику, и в последний момент передумала. Видно же, что она очень нормальный, адекватный человек, при этом несколько злой и решительный, но делающий добрые вещи назло себе. Так многие люди делают, и у них получается жизнь.

Раз уж пошла такая пьянка: это Петров-младший убил мальчика с коньками?

Ну, я как бы вкладывал такую мысль. Вообще, не хочется думать, что он это сделал. Ты его как бы немного подозреваешь, но думаешь: нет, пожалуйста, не надо! Даже мне, как автору, этого не хотелось. Настолько он тогда получается отмороженный, превзошедший обоих родителей.

Но, по ходу, он все-таки это сделал. Он его, наверное, убил.

В прошлом декабре первой отдельной книгой вышли «Петровы», потом «Отдел» и вот на подходе уже третий роман — три книги за год. Как вы объясняете такой поворот судьбы?

Чудо. Причем, чем дальше, тем больше меня удивляет, что существуют книги необъяснимо неинтересные и необъяснимо интересные. Когда я дописал «Петровых», я подумал, что это книга для узкого круга лиц, не все ее поймут, и это нормально. Но она оказалась необъяснимо интересной. А есть книги, в которых имеется все: какие-то тренды, приключения, различные непредсказуемые ходы и так далее. И при этом книга все равно неинтересна. Вот как так?

Перед тем, как отправить «Петровых» в журнал «Волга», вы собирались опубликовать роман в небольшом издательстве «Айлурос», но редактор вам неожиданно отказала.

Забанила меня в «Фейсбуке» даже. Потом она написала, что ей неловко было отказывать, поэтому забанила.

Просто, если бы опубликовали в «Айлуросе», возможно, все пошло бы иначе.

Да, «Айлурос» тоже посодействовал этому чуду, получается. Тогда просто вышла бы книга тиражом 200 экземпляров, так бы и лежала себе. Все сложилось удивительным образом.

А было до этого чувство, что ваше время еще придет?

Нет, к сожалению. Но что-то мной двигало, некий внутренний моторчик был. Вообще, с этой известностью «Петровых», которые потащили за собой «Отдел», с этим отказом «Айлуроса», выдвижением от «Волги» на «Большую книгу» есть какая-то сюжетная, что ли, линяя. Начинаешь себя внутри какого-то текста ощущать. И даже прикидываешь, что, может быть, в этом тексте наступит трагический финал — сам бы я его уже сделал. И появляется опасение, честно говоря.

Но перед финалом у вас, наверняка, еще много планов? 

В данный момент я вообще ничем не занимаюсь. Я задолжал журналу «Искусство кино» рассказ, но не могу его написать. После романа у меня вообще пустота в голове. У меня как будто с солью вытерли все, что я хотел сказать. Наверное, всегда после большого текста такое наступает. Некая серая пелена. Так в одну точку целыми днями сидел бы и смотрел.

Но вообще-то кое-что новое уже тлеет… На горизонте. Даже, думаю, забавно должно получиться.

Пока без комментариев?

Да, пока без комментариев совсем.