Знамя – 2 (2019 год)

Опубликовано: Знамя, 2019, №8

Источник: http://znamlit.ru/publication.php?id=7355&fbclid=IwAR2h0FG00zP7qxcPkoxS1tqlED-nLlycp4J3Ir45ht6emODkvf_1JGwlGDA

Автор: Алина Карпова

НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Но верится с трудом

Алексей Сальников. Опосредованно. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

«Опосредованно» — первый роман Алексея Сальникова, написанный после прогремевших «Петровых». И в этом случае трудно избежать сопоставления. Многие уже назвали его неудачным, обрисовав в штрихах слабые места. Но проблема романа, возможно, находится немного глубже.

Говорить о замысле в целом почти нечего, единственная метафора, идущая сквозной нитью через весь роман, — стихи как наркотик. В этом есть много правды: и в том, что поэзия по воздействию может напоминать наркотики, влияя на чувства, ощущения и как бы преображая их (только в плохом ли смысле?), и в том, что поэзия становится делом нелегальным. Не все могут понять и разделить любовь к стихам. Об этом и правда как-то не принято говорить. Эта интимность, представление о том, что чтение стихов — дело личное и запретное, притягивает внимание. А когда узнаешь, что оно может быть запрещено на законодательном уровне, интерес возрастает.

Возникает в таком случае законный вопрос: что является поэзией и какие стихи находятся под запретом? Сальников делит поэзию на две категории: литру и настоящие стихи. Деление это довольно произвольно, потому что теми, кто производит литру, становятся, например, Блок и Мандельштам. Критерии остаются размытыми, Сальников мистифицирует некоторые известные факты о писателях, как бы деконструируя их биографию и отдаляя, таким образом, читателя от реальности.

В самом романе встречаются некоторые намеки на отличия литры от настоящих стихов: на это может указывать то, что Лена пишет свои стишки разумом. Она слышит созвучия и ведётся на них, но её стихи не рождаются из гула, например, как это описывали Маяковский или Мандельштам. В ней есть способности. Опять же это можно понять только через внешние описания: например, Михаил, видимо, умирает, прочитав один из её мощных стишков. Но обстоятельства смерти остаются загадочными, а героиня не ощущает вины за то, что сделала. Она равнодушна ко всему, и это, наверное, один из главных промахов в построении её образа. Способность писать она воспринимает как игру. Ей нравится эта игра, она ею увлекается, но всерьёз её ничего не трогает.

Гораздо интереснее другой факт: от того языка Сальникова, по которому его можно было легко опознать в «Петровых», практически не остаётся следа. Он еле улавливается, с трудом слышится и теряется среди нагромождения эпизодов. Тот язык, который можно было ругать или хвалить, съедается большими кусками прозы, где Сальников просто излагает сюжет. Возможно, это происходит из-за того, что ему было важно охватить всю жизнь героини, показать её изменения: от девочки, которая восхищалась поэзией и тонко её чувствовала, до женщины, практически утратившей эту способность.

Язык — не инструмент, он находится дальше сюжета, дальше любых соответствий с реальностью. С помощью языка можно срастить любые куски прозы, но вопрос в том, что к шее невозможно приставить, например, ногу. А кажется, что Сальников занимается именно этим. Ему не удается соединить две стороны жизни Лены — они существуют параллельно, едва соприкасаясь.

Странно думать, что музыка получается из гармонической теории: она появляется из звука, и звук — выше любой теории. Так же язык, слова, которые образуют ткань текста. Пересказом эта ткань разрушается. И этот роман — прямое тому доказательство. Многослойность эпизодов и мыслей здесь подводит к хаосу, они не создают прозаический стихотворный размер, хотя формой и композицией можно было бы достичь и этого. Мир размыкается, в нём нет целостности и законченности. Сальников путается во всех этих скрепах, невидимых читателю, поэтому ему не удаётся удержать напряжение ни прямотой драматических столкновений, ни собственным языком.

Удивительно, но «Опосредованно» воспринимается как реалистический роман, несмотря на наличие фантастического элемента. Наверное, кайф от поэзии описывать так же сложно, как секс или похороны, потому что легко скатиться в пошлость и банальность. Мир, который создаёт автор, слишком приближен к реальному, лишён притягательного безумия «Петровых». Герои, которые, по идее, должны были бы чувствовать что-то возвышенное, иногда в плохом смысле этого слова, жить совсем иной жизнью, настолько похожи на обычных людей, что тайная их жизнь кажется иллюзорной. Сальников как будто бросил своих героев, не продумав их до конца, не вжившись в них.

Он отказывается от использования приёмов психологизма. Трудно понять, как на самом деле думает и чувствует героиня. В «Петровых» был психологически мощный эпизод, когда Петрова, помутившись разумом из-за высокой температуры, хотела убить мужа своей коллеги. Он был мощным, потому что Сальникову удалось залезть в голову героини. И этому трудно не поверить. Дальнейший эпизод с другом Петрова, который решил покончить с собой, был написан скорее пунктирно, карикатурно и воспринимался более иронично. Сейчас трудно поверить, что человек может всерьёз думать, будто после смерти его писанина будет кому-то нужна. Новый роман полностью написан как эта глава. Местами карикатурно, поверхностно и непродуманно.

Скорее всего, после прочтения в голове останется только идея этого романа. Идея, которой, правда, можно позавидовать и которую даже хочется украсть, — настолько она хороша. Останутся сюжетные перипетии — потому что текст предназначен для этого. Но о чём он? О попытке соединить две жизни в одну, смешать обыденное и возвышенное, легальное и запретное? Героиня, в целом склонная к размышлениям (опять же они написаны условно), ни разу не размышляет об этом. Петрова, собираясь на убийство, знала свои особенности, но не очень осознавала генезис своего полубезумного состояния и возможные последствия своих действий. Она жила в мире, где не будет наказания. В этом смысле героини похожи. Возможное наказание и животный страх того, что она может быть поймана с поличным, не встречаются на страницах романа. За неё страдают другие: кто-то сидит в тюрьме, кого-то — избивают, но это всё где-то так далеко, что этому трудно верить. Ощущением безнаказанности смазывается линия с запретом стишков, безусловно, важная для понимания романа.

Вопросов после прочтения остаётся много. Вопросов, касающихся именно текста, а не бытия вообще. Героиня не пытается понять, почему именно ей удаются стихи, почему она пишет. Об этом говорится вскользь, мимоходом, поэтому с трудом верится. Её внутренний мир закрыт для читателя. Подчёркивая обычность Лены, Сальников добивается того, что она остаётся человеком, но не тем, кто может писать мощные стишки, пусть только в качестве наркотиков на продажу.

Скрыт от читателя и мир тех, кто занимается продажей нелегальных стишков. Он настолько же схематичен и приблизителен, насколько приблизительны все те, кто к нему относятся. Сальников пытается построить его по подобию мира наркотиков. Но так этот мир может представлять себе тот, кто никогда в жизни с ним не сталкивался. Стихи — не наркотики и существуют по иным законам, однако эти законы остаются непрописанными. Вредные привычки всегда несут в себе болезненность, патологию, стремление к смерти или распаду. Но может ли сила поэтического слова толкать человека на такого рода путь?

Алина Карпова

Комментарии на Фейсбуке

Источник: https://www.facebook.com/edinoroga/posts/2459409584110385?hc_location=ufi

Екатерина Симонова

20 августа в 12:36 ·

Давно искала повод побухтеть и наконец нашла.

Жизнь принесла этот повод в качестве рецензии Алины Карповой (к сожалению, не знаю автора) на сальниковский «Опосредованно», напечатанный в журнале «Знамя», № 8, 2019 (спасибо журналу «Знамя» за возможность побухтеть, поскольку именно для этого рецензии и пишутся – ну или повосторгаться ими, как я наконец поняла за последние полгода)).

Просто тупо пара цитат:

«Тот язык, который можно было ругать или хвалить, съедается большими кусками прозы, где Сальников просто излагает сюжет. Возможно, это происходит из-за того, что ему было важно охватить всю жизнь героини, показать её изменения: от девочки, которая восхищалась поэзией и тонко её чувствовала, до женщины, практически утратившей эту способность».

«Герои, которые, по идее, должны были бы чувствовать что-то возвышенное, иногда в плохом смысле этого слова, жить совсем иной жизнью, настолько похожи на обычных людей, что тайная их жизнь кажется иллюзорной».

«Героиня не пытается понять, почему именно ей удаются стихи, почему она пишет. Об этом говорится вскользь, мимоходом, поэтому с трудом верится. Её внутренний мир закрыт для читателя».

Далее будут вопросы. Мои. Сразу к куче критиков, которые про роман написали и тоже недоумевают. А я читаю эти статьи и тоже недоумеваю:

1. Почему уже 100 (ну, не сто, но очень много) человек дружно переживают, что как-то не совпадают бытовая линия и поэтическая в романе? Мне-то казалось, что тут все, как в жизни: солишь огурцы, ругаешься со второй половиной, едешь к маме, ну и где-то там в башке стишок гоняешь. Иногда ты его записываешь, иногда бытовуха, слава богу, заедает, и в мире не появляется на один стихотворный и никому не нужный кошмар больше.

2. С чего все решили, что Лена перестала поэзию чувствовать и ваще чот слишком убивается по быту? Мне-то казалось, что она наконец поймала личный поэтический дзен. И стала наконец лучшим из возможных вариантов поэта: живет в реальном мире, но при этом может писать, не убиваясь по письму, точнее, по образу поэта.

3. А зачем героине вообще понимать, почему и зачем она пишет? Мне интересно, вы, дорогие френды, риали так делаете в жизни? Прям чтоб свеча горела на столе, а взор вперялся в бревенчатую стену напротив, как у Михайлы Васильича Ломоносова в известном советском фильме (где такая музыка и такие взгляды главного героя в пустоту, что сразу ловишься на этот вечный бред, что одаренный человек – это не человек, что-то совсем иное, полубог и высший разум)?

А вообще… Наконец в русской литературе есть роман о поэтах и поэзии без пафоса. Не об этих страстных перипетиях судьбы, которые, по мнению многих (в том числе пишущих) должны активно присутствовать в судьбе поэта, а о нормальной жизни поэта – без понтов, без надрыва, просто жизнь, как она есть. Роман о нестоличном (что очень важно, кстати) человеке, который не стал полусумасшедшим маргиналом, а выкарабкался, не потеряв себя и свой талант. Вот она, реальность – жить обычной жизнью, любить, ворчать, ныть, беспокоиться о близких, варить суп и жарить котлеты, не считать себя высшим существом, измученным низким бытом и тем, что все вокруг должны оценить, какую тяжелую повседневную ношу тащит на себе Великий Пейсатель, садить что-то в огороде, не слишком много трындеть пустых ежедневных разговоров о литературе и своем в ней месте, покупать новые сапоги на зиму себе и всем домашним, смотреть кино, опять готовить – пироги, салат и плюшки, ну и чот иногда гонять в башке и записывать, причем параллельно со всем вышеперечисленным. Или эта правда не слишком красива?

И это я пишу не потому, что мы Лешу любим и чтим (хотя мы его риали любим и чтим), а просто я правда не понимаю. Наконец-то есть роман о поэзии, который читаешь и во все это веришь, но нет – ну неужели те, кто написал, что не понимает, что там и как устроено, в «Опосредованно», закрывая ноутбук, не идут жить нормальной жизнью – мыть посуду, чистить ботинки, пилить ребенка за плохие оценки (или писать про него восторженный постик в фейсбуке), не храпят по ночам, не ругаются с мужьями и женами и не забывают купить долбаный хлеб по пути домой?

Пы.Сы. Вопросов, конечно, у меня гораздо больше, но я, как всегда, быстро утомилась их задавать в никуда)))

Начало формы

51Вы, Алексей Слаповский, Татьяна Нешумова и ещё 48

Комментарии: 104 Поделились: 1

Супер

Комментировать Поделиться

Комментарии

Сейчас в сети

Геннадий Каневский да просто некоторые критики склонны считать, что фича – это баг)