Опубликовано: Знамя, 2019, № 8
Автор: Борис Кутенков
Борис Кутенков
В дверях скучают обобщения
критика в литературных журналах первой половины лета-2019
Елена Зейферт. О природе графомании, или Случайный мальчик Свистонов // Волга, № 5–6, 2019
В своей довольно взвешенной статье поэт и доктор филологических наук Елена Зейферт рассматривает графоманию как явление. Получается не слишком убедительно — наверное, из-за классифицирующего подхода, который смешивает и эстетическое, и поведенческое, и перед глазами невольно встают образы конкретных людей, соответствующих (или не соответствующих) тем или иным «параграфам» статьи. Скажем, пассаж о «несамокритичности» графомана заставляет задуматься об авторах, чрезвычайно неуверенных в своём творчестве, ведомых за руку внутренним цензором и оттого не умеющих полностью реализовать творческий потенциал, — да, как ни крути, бывает так, как пишет Зейферт, но верно и обратное: абсолютное наличие самокритики не свидетельствует о творческом даре. «Социальность» и «контактность», маркирующие самодеятельного автора («после мимолётного знакомства он [графоман] непременно найдёт вас в интернете и зафрендит, если сочтёт, что вы можете быть ему полезны в литературных делах. Возможно, посвятит вам стихи»), — как мне кажется, скорее констатация индивидуального опыта критика, никак не определяющая предмет разговора — подлинность творческой интенции; мне случалось видеть весьма талантливых людей, обладающих той же навязчивой контактностью. Ещё один камень преткновения — отсутствие примеров в статье: «Я не называла в своей статье имена графоманов. Потому что у них нет имён. Герострату его имя принадлежит не по праву, его надо было забыть. Обстоятельно говорить о творчестве тех или иных минус-величин критику не стоит. Очертить тенденции, не называя имён. И вновь подняться на палубу корабля», — рекомендует Зейферт, справедливо и несколько идеалистично призывая к выстраиванию иерархичных границ литературы, к критике, которая занялась бы санитарией леса и «почистила корабль, ведь киль уже тянет ко дну». Но удостаивая «презрительного молчания» тех, у кого «отсутствует имя», убедительно говорить, видимо, не получится. Возможно, критик, минуя «отсутствующие имена», сознательно или несознательно отдаёт себе отчёт в современной культурной ситуации, где цитирование беспомощных текстов непременно приведёт к двум результатам. Первый — это внимание, а то и симпатия, со стороны публики к цитируемым текстам (что особенно важно их авторам, когда, как не мной первым замечено, главный дефицит — это дефицит внимания), второй — данная графоману возможность вострубить о «травле» (об этом пишет Зейферт как о поведенческой характеристике графомана) и этим придать себе символический вес. (Я сам сталкивался с таким невольным «чёрным пиаром», пытаясь сказать об отрицательных тенденциях в развитии поэзии). В общем, как ни крути, критика можно понять в его нежелании рисковать, но без риска ничего не выходит, а жаль — попытка очертить иерархические границы, пусть и с отрицательными примерами, могла бы получиться продуктивной.
(…)